Войти в почту

Поэтов и солдат – в лагеря: куряне рассказали о своих репрессированных родителях

День памяти о людях, пострадавших от репрессий, в России отмечают 30 октября. Почти никого из жертв, переживших ГУЛАГ, уже нет в живых. По официальным данным администрации г. Курска, в нашей области в 1930 – 1940-е годы в уголовном порядке незаконно репрессировали больше 20 тысяч человек, а в административном – больше 100 тысяч человек. Расстреляли 1996 человек. 30 октября к памятнику в парке Героев Гражданской войны пришли их дети. Сохранить память о каждой судьбе Самая частая статья по политическим делам – 58-я, «Контрреволюционная деятельность». Самый частый приговор – 10 лет лагерей с конфискацией, хотя и расстрелянных было очень много. До начала перестройки и гласности пересмотром дел репрессированных никто не занимался. В середине 1980-х началась работа, в Курской области её возглавил генерал-майор Анатолий Даньшин. Тогда изучали дела людей, пострадавших по политическим, социальным, религиозным мотивам. Это было непросто – в одной и той же папке могли быть и дела настоящих преступников, и арестованных по ложному доносу невинных жертв. Всего за эти годы оправдали и вернули доброе имя 22 тысячам курян, незаконно осуждённым в 1930 – 1940-е. Очень важный вклад также внесли курская организация «Ассоциация жертв незаконных политических репрессий» и её бывший руководитель, заслуженный учитель России Александр Анатольевич Шклярик. Они сохраняли память о безвинно пострадавших, записывали каждое имя и каждую историю. За годы работы «Ассоциация» подготовила материалы и издала 6 томов курской «Книги памяти», где запечатлены судьбы 8300 репрессированных. Александр Анатольевич Шклярик ушёл из жизни весной 2021 года. Военкому фамилия не понравилась Сегодня в курской организации памяти жертв политических репрессий осталось 144 человека (2 года назад их было больше 200). Когда мы подошли, у памятника в парке уже стоял венок в память о расстрелянных в Новочеркасске в 1962 году. Здесь собрались дети пострадавших по политическим причинам или вовсе без причины. Они охотно делятся своими историями. Петру Фёдоровичу Инглину 68 лет. Он рассказывает о своём отце, которого в военкомате записали в немцы и отправили в шахты только из-за фамилии: – Фёдор Иванович Инглин в 1942 году в феврале пошёл проситься на фронт добровольцем. Но в военкомате его записали в немцы, военкому не понравилась фамилия Инглин. Он почему-то решил, что это немецкая фамилия. Отец поехал на фронт. Тогда был приказ людей с национальностью «немец» даже с фронта снимать. Зашли в поезд двое с красными петлицами, его сняли с поезда и отправили в забой угольной шахты в Челябинске. Отец умер в 1986, не дожив 5 лет до реабилитации. Аресты ломали судьбу не только обвинённым, но и оставшимся на свободе родственникам. Над ними продолжало висеть клеймо – «член семьи врага народа», «член семьи изменника Родины». Председатель Курской организации памяти жертв политических репрессий Нелли Григорьевна Гореликова говорит, что после доноса из-за стихов её родителям пришлось развестись: – Антонов Григорий Николаевич, мой отец, прошёл войну, был моряком, служил в Дунайской флотилии, героический человек. В 1953 году учился в институте. Писал сильные стихи, направленные против порядков, царивших в стране. Однажды читал их перед близкими друзьями, и на следующий день его арестовали. 5 лет он провёл на севере, продолжал писать стихи. Вернулся уже после смерти Сталина. Восстановился в институте, закончил с красными дипломом, талантливый был человек. Всю жизнь работал на предприятиях химической промышленности в Саратове, Волгограде. Я его видела всего несколько раз. Родители развелись после того, как его арестовали. Обстоятельства такие – быть замужем за осуждённым считалось преступлением. Потом у него была другая семья, мы общаемся с его дочерью. Реабилитировали его в 1991. С фронта – в ГУЛАГ Многие слышали о том, как в лагеря отправляли прошедших немецкий плен. Но тем, кто отказался сдавать в плен и сумел дождаться своих, повезло не больше. Юрий Витальевич Бочаров пришёл с фотографией воевавшего отца, сверху подпись: «Бессмертный полк». Когда его просят рассказать эту историю, он начинает отрывисто: – 1941-й год. Октябрь. Вязьма. Окружение войск под Москвой. Мой отец, Бочаров Виталий Евгеньевич, тоже попал в окружение. Вместе с 4 товарищами из 26-й танковой бригадой они не стали сдаваться в плен, ушли в лес. И там дождались возвращения Красной армии в январе 1942. Встретили своих в форме, при оружии, со всеми документами. Дальше были лагеря, сначала фильтрационный в Подольске, а после доноса – ГУЛАГ. В фильтрационном лагере он рассказывал, как воевал с июня 1941, честно говорил о том, какие преимущества имеют фашисты, какие недостатки. На него донесли и арестовали. Отцу ещё «повезло», армейское начальство дало хорошую характеристику за боевые заслуги и выход из окружения, поэтому назначили «всего» 5 лет лагерей. Обычно давали больше. Реабилитировали после смерти Сталина, в 1957 году, и восстановили в партии. Марии Степановне Рязановой сейчас 86 лет. Она вспоминает, что когда забрали ее отца, Степана Петровича Колычева, обрушилась и его жизнь, и жизнь оставшейся семьи. Согласно приговору, он должен был отсидеть 3 года, но в итоге прошёл войну, его отпустили только через 8 лет: – В полночь за ним приехала скорая. Сказали: «Пусть хозяин выйдет и оденется потеплей». Ну тогда как одевались: брюки ватные одел, телогрейку, валенки, шапку повязал, вышел… А через 3 месяца он прислал письмо из Мурманска: «Пропал, пропал, пропал!». Потом оказалось, какой-то дед донёс, мол Степан сказал, что у нас белые наступают. А какие белые в 1937 году? Но его забрали. Так же, как и рабочих с заводов, и военных, не разбирали. Бывало, ломали кости, и убивали. Мы остались, горевали, голодные и холодные, и раздетые ходили. Летом в шалашах жили, зимой кто-нибудь на квартиру пускал. А он там делал железную дорогу, таскал эти камни. Пути тянули, от Мурманска до Москвы строили. Его забрали по приговору на 3 года, а отсидел 8 лет. Потом на фронте был, в стройбате, имел ранения. Вернулся весь изнеможённый. Одни мощи и кости! Родилась в лагере Анна Аркадьевна Вершинина знакома с лагерной жизнью с детства. Так получилось, что она родилась в лагере в Магадане в 1944 году. Оба её родителя были заключёнными по политическим статьям. Тогда её забрали, и снова увидеть отца и мать она смогла только через 4 года: – Отец, Вершинин Аркадий Александрович, был репрессирован в 1937 году, мама, Галина Ивановна Вершинина, в 1938. 58-я статья, отец у меня якобы был японским шпионом, а мама «распространяла контрреволюционную литературу». Она ездила к брату в Среднюю Азию, когда ей был 21 год, и её за это забрали. Меня сразу изъяли у мамы, потому что они не были официально зарегистрированы, это было невозможно. В 1945 их выпустили из лагеря, а в 1948 им разрешили меня из приёмника для детей репрессированных забрать. И мне потом выдавали повторное свидетельство о рождении в 1948 году. Мы жили за полярным кругом, в Якутии, в ссылке. Посёлок Зырянка и посёлок Хандыга. Нам разрешили выехать с севера в 1956 году. Из-за здоровья отца семья не смогла вернуться в родной Ленинград. Он тяжело болел бронхиальной астмой. До арестов мужчина работал в курском обкоме партии, поэтому вернулся в Курск. Врачи рекомендовали выбрать город в средней полосе. Аркадий Александрович и Галина Ивановна ушли в один год, в 1973, когда им было 67 лет. А их дочь всю жизнь проработала в Курске, на «Химволокно». На прощание одна из женщин, чьих родителей репрессировали, неожиданно произносит: – Спасибо вам большое, что пришли! Это важно помнить, как их безвинно арестовывали, как забирали, как расстреливали. Нужно писать о прошлом. Но если говорить честно, это нам стоит сказать спасибо.

Поэтов и солдат – в лагеря: куряне рассказали о своих репрессированных родителях
© Курские известия